Популярный роман писателя из Верхнего Услона (вторая часть, глава 2)

Глава 2

На следующее утро Баратова хотела пойти в театр и рассказать о странных ночных событиях своей подруге Людмиле, но та неожиданно явилась к ней сама. Она буквально ворвалась к Баратовой в половине девятого утра.

– Юля, умер Вальдомский, – с порога выпалила Людмила и без сил рухнула на стул.

Вслед за нею медленно села и Баратова.

– Как, умер? Когда умер? – наконец растерянно спросила она.

– Вчера вечером, – ответила Людмила. – Какая утрата для театра и искусства!

При этих ее словах Баратова почему-то сразу вспомнила ночное поклонение маленьких носильщиков памятнику Щепкину и плевок первого из них на фото теперь уже покойного главного режиссера театра.

– Главное, все произошло так неожиданно, – продолжала Людмила. – Еще два дня назад он был бодр и весел, готовил к постановке пьесу по роману Булгакова «Мастер и Маргарита». Это была мечта всей его жизни, и Александр Максимович специально приурочил премьеру к двойной годовщине: двухсотлетию театра и пятидесятилетию своей творческой деятельности. И вот такое горе!

– А что говорят врачи?

– Сердечный  приступ, –  вытирая  слезы, ответила Людмила.

– То есть, смерть от естественных причин, – констатировала Юлия Александровна.

– А что, ты тоже в этом сомневаешься? – как-то странно посмотрела на нее подруга. – Надо признаться, не ты первая. Многие считают, что с этой смертью что-то нечисто. Последнее время в жизни Вальдомского наступила «черная полоса». А началось все с месяц назад, когда в театре стали твориться странные вещи.  Срывались репетиции, чуть не убило декорациями нашего реквизитора, а по ночам стали происходить совсем уже невероятные вещи! – почему-то перешла Людмила на шепот. – Вахтеры несколько раз жаловались на странные видения в виде одетого в длинный балахон призрака небольшого роста и замечали движущийся по коридорам свет от свечи или фонаря. Раздавались шорохи в закрытых на ключ комнатах и какое-то монотонное бормотание, как будто кто-то читал стихи! Причем, сразу на трех языках: русском, английском и немецком! Если раньше актеры задерживались в театре допоздна, то теперь после спектакля их словно ветром уносит! Дальше – больше!  Стали появляться надписи на зеркалах, пакостные подписи под фотографией Вальдомского и нескольких ведущих актеров в холле театра, а также рисунки персонажей романа Булгакова. Некоторые из них были сделаны очень художественно и обнаруживали портретное сходство с сотрудниками театра. Потом были анонимки на главного режиссера, что он, якобы, вместе с директором прикарманивает часть денег спонсора и специально затягивает ремонт здания театра, а сам тем временем строит трехэтажную дачу. А в довершении всего сгорела одна из декораций для готовящейся премьеры! Сначала все думали, что это чудит кто-то из молодых невостребованных актеров и так вымещает свою злобу на нашем мэтре. Ты же, знаешь, обиженных на него много. Но потом проверили и убедились, что чудеса продолжаются и после того, как все сотрудники покидают театр. И вот тогда заговорили о поселившейся в театре нечистой силе. Но что окончательно подорвало силы Вальдомского, так это крах его надежд на спонсорство премьеры! Его, не побоюсь этого слова, лебединой песни по роману Булгакова «Мастер и Маргарита». С этой премьерой и так было много хлопот, а тут еще спонсор неделю назад прекратил финансирование и так и не выплатил последнюю треть суммы под предлогом, что театр из-за сгоревшей декорации вышел за пределы сметы. Как будто настоящий талант может уложиться в какие-то жалкие рамки! Какие все-таки бывают бездушные люди! Александр Максимович шел к этому спектаклю целых пятьдесят лет!.. Но мэтр не сдавался и даже уговорил спонсора прийти в театр и посмотреть, как идет подготовка к спектаклю, – продолжала Людмила свой рассказ…

Баратова уже слышала эту историю, которую на разные лады расписывали СМИ города. Сначала ничего не предвещало разыгравшейся трагедии или, скорее, фарса. Спонсор был настроен довольно благожелательно, он даже согласился на присутствие при разговоре корреспондента местной «вечерки», а значит, готов был все-таки дать деньги.

Вальдомский заливался соловьем. Расписывал достоинства пьесы, выгоды премьеры, после которой жители города не должны будут ждать приезда столичных гастролеров, а смогут насладиться великим творением в родном театре. Говорил о нужде актеров, которые, несмотря на это, играют! И как играют!

В самый кульминационный момент своего рассказа Вальдомский завел гостей за кулисы и остановился перед красивыми декорациями, прикрывавшими стену с обвалившейся штукатуркой. На декорации был изображен пейзаж с видом центра города времен основания театра.

Подведя спонсора и корреспондента к этому холсту, Вальдомский сказал: «Это прекрасное полотно – всего лишь внешний декор, которым мы из последних сил стараемся прикрыть то жалкое состояние, в котором находится наш театр, делаем, так сказать, красивую мину при плохой игре! По сути, мы прозябаем, считаем копейки и на последние крохи создаем великое искусство! А теперь посмотрите, что скрывается за этим пышным фасадом, и в какой нищете мы живем», – с пафосом закончил он свою трагическую речь и, выдержав эффектную паузу, с силой сдернул закрывавший стену холст. Тот начал медленно опадать, обнажая старую разрушенную в некоторых местах кирпичную кладку, и в этот самый момент откуда-то сверху неожиданно посыпались бумажные купюры разного достоинства – от самых мелких до самых крупных. А в довершение всего к этому денежному дождю добавился целый ворох реквизиторских ложек и вилок, которые  были сделаны под позолоту и пропали дня три назад. Одна из ложек больно ударила по лбу с интересом наблюдавшего за всем этим спонсора.

Все это сфотографировал специально приглашенный, для того чтобы запечатлеть театральную разруху и нищету, корреспондент. Он успел сделать три или четыре снимка, прежде чем Вальдомский опомнился и бросился грудью прямо на фотокамеру.

– Откуда это безобразие? – кричал главный режиссер. – Это провокация! Я понятия не имею, откуда взялись эти деньги, – сказал он потиравшему ушибленный лоб спонсору.

Но тот уже не слушал его и спешил к выходу.

– Не трогайте деньги, – попытался остановить Вальдомский бросившихся собирать купюры актеров. – Их подбросили наши враги!

Но те лишь спешно подбирали купюры. Несколько минут творилось что-то невообразимое и, конечно же, эту вакханалию заснял спрятавшийся за бутафорской колонной корреспондент.

На следующий день в очередном выпуске «вечерки» были опубликованы четыре фотографии с сыпавшимся откуда-то сверху на спонсора денежным дождем, разъяренным Вальдомским и подбиравшими с пола деньги обезумевшими актерами. Статья в газете была озаглавлена: «Правда и ложь о нищете нашей культуры», а под фотографией с метавшимися актерами стояла подпись: «Деньги возвращены народу»…

– Актеры тщательно осмотрели стену, откуда сыпался денежный дождь, но так больше ничего там и не нашли, – продолжала свой рассказ Людмила. – Вальдомский сначала собирался сдать деньги в милицию, но его предупредили, что они там останутся до выяснения источника их происхождения. Тогда он не выдержал и решил оставить деньги себе. При этом он выпил залпом два стакана водки и все время приговаривал слова Звездича из Лермонтовского «Маскарада»: «О где ты, честь моя»?! – Никто ему так и не ответил, и только дежуривший вахтер принес в кабинет саквояж с деньгами и сказал: «Вот она, Александр Максимович, вся до единого рублика. Вся собранная нами наличность». – «Ты прав, старик, вот и она», – горестно вздохнул Вальдомский и спрятал саквояж в сейф. Автора этой странной шутки так и не нашли, но на следующий день в холле театра, откуда ни возьмись, появилась фотография с подбиравшими с пола деньги актерами. А под нею была подпись в виде цитаты из «Мастера и Маргариты»: «Ну что же, люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда так было». Вальдомский распорядился сорвать фото, но это было только начало трагедии, – продолжала Людмила. – Позавчера, когда он пришел в свой кабинет, сейф оказался взломан, и деньги оттуда пропала! А вместо них в сейф подбросили записку: «Взяли свое! Не помри от жадности, хапуга»! Вальдомский метался по театру, кричал, что его ограбили, но актеры не поверили в кражу и говорили, что он просто прикарманил деньги, а записку написал сам, чтобы свалить все на вора! Этого мэтр уже не выдержал! К его потерянной в городе репутации добавились еще и сплетни о его воровстве! Вечером ему стало плохо. Вахтер рассказывал, что после спектакля Вальдомский допоздна задержался у себя. Ты же знаешь, он любит немного расслабиться и пропустить перед уходом домой пару рюмок. Сначала все было тихо, потом в кабинете раздались чьи-то голоса. Дежуривший вахтер подумал, что мэтр говорит с кем-то по телефону. Но голосов было явно два! Затем раздался грохот, и все стихло. Еще минут десять вахтер не решался зайти в кабинет, потом вызвал заведующего литературной частью Панина, и они вдвоем вошли в кабинет. Главный режиссер лежал на диване с закрытыми глазами, его рука была прижата к сердцу. Панин осмотрел мэтра, но тот был уже мертв. Это же констатировала и приехавшая через полчаса «скорая помощь». Мы ожидали всего, только не такого трагического финала! Вот так, не выходя из храма искусства, уходят самые талантливые из нас, – всхлипнула Людмила. – Но самое странное было то, что когда голоса в кабинете Вальдомского стихли, в дальнем конце коридора вахтер увидел тусклый как будто бы пробивавшийся из-под земли свет. А еще через несколько минут где-то там внизу, в подвале раздалось обычное бормотание нашего призрака на трех языках. При этом иногда он переходим от бормотания к издевательскому хохоту! А утром на портрете Вальдомского была очередная пасквильная подпись. Эта скотина не пожалела даже покойника! Несчастный человек, всего три недели не дожил до премьеры, – снова всплакнула Людмила. – Теперь даже не знаем, состоится ли она! Панихиду назначили на завтра в полдень. Покойный завещал: если с ним что-нибудь случится, не прерывать творческий процесс и прощание назначить на следующий день. Никогда о себе! Все мысли об искусстве, – всхлипнув еще раз, закончила она свой рассказ.

Некоторое время Баратова размышляла. Она была абсолютно уверена, что театральная нечистая сила и увиденные ею ночью маленькие носильщики как-то связаны друг с другом. Правда, она никак не могла понять, почему они выбрали объектом своих издевательств именно Вальдомского. Единственное, что пока связывало их с призраком, был плевок на портрет мэтра. «Может, мои ночные коротышки что-то воровали из театра, и Вальдомский попытался поймать их на горячем», – предположила Юлия Александровна.

– А из театра последнее время не пропадали ценные вещи или предметы реквизита? – спросила она у подруги.

– Нет, вещи не пропадали, но иногда меняли своих хозяев, –  ответила та.

– То есть? – не поняла ее Баратова.

– Перед началом спектаклем косметичка нашей «примы» была у нее, а после его окончания она уже была у нашего комика, а портсигар комика, наоборот, оказывался у «примы». Причем, обе гримуборные были во время спектакля закрыты на ключ, – пояснила Людмила.

– Пожалуй, я наведаюсь в театр, – сказала Баратова, – и обязательно завтра буду на гражданской панихиде по Вальдомскому.

Когда подруга ушла, Юлия Александровна некоторое время размышляла о бренности всего земного, и о тех странных и загадочных событиях, которые происходили с нею каждый раз, когда она попадала в эту квартиру.

Квартира принадлежала покойной сестре ее мужа. Первый раз Юлия Александровна поселилась здесь во время ремонта в ее собственной квартире, и с первых же дней пребывания в этом доме с Баратовой стали происходить странные и даже таинственные вещи. То пропадало, то вновь появлялось в самых неожиданных местах ее фамильное ожерелье. По ночам кто-то стучал в подвале, а саму Баратову навещали странные соседи, которые рассказывали о мистических событиях, происходивших в доме. А один ее сосед даже погиб при весьма загадочных обстоятельствах!

Так случилось, что Юлии Александровне невольно пришлось самой заняться расследованием причины этих необъяснимых и загадочных явлений и, несмотря на помехи, которые ей чинили, и даже покушения на ее жизнь, она довела свое расследование до конца. В этом Баратовой, как она считала, помог проживавший в квартире покойной Ольги Михайловны домовой. Причем, он не только помог ей в расследовании тех таинственных событий, который происходили вокруг нее, но и отвел беду от самой квартиры и даже спас жизнь Юлии Александровны!

Эти дни Баратова запомнила навсегда. Никогда еще она не жила столь полнокровно и интересно! В довершении всего в этом доме она неожиданно встретила очень дорогого для нее человека – Андрея Громова, с которым была знакома в годы своей юности, и который, как выяснилось, до сих пор нежно и преданно любил ее!

За два года до этого Баратова овдовела, и эта встреча помогла ей вновь почувствовать интерес к жизни. Вместе с Андреем они встретили Новый год и не расставались вот уже несколько месяцев. Но как раз за неделю до описываемых событий неожиданно тяжело заболела дочь Громова, живущая сейчас в Подмосковье. Ей предстояла дорогостоящая операция и длительный реабилитационный период, и Андрей вынужден был уехать. Сейчас он названивал Баратовой почти каждый день, а она очень скучала и считала дни, проведенные без него. Поэтому, Юлия Александровна была даже рада снова попасть в эту квартиру, с которой у нее были связаны приятные воспоминания, и где всегда происходило что-нибудь загадочное и интересное.

Поводом вернуться сюда стал приезд два дня назад к Баратовой ее дальних родственников из Поволжья. Причем, в таком количестве, что она сразу поняла, что всем им ужиться в маленькой двухкомнатной квартирке будет просто невозможно.

Молодые родственники постоянно сновали по дому, приходили заполночь и до двух часов ночи пили на кухне чай. Но это было еще пол беды. Сама Баратова ложилась спать поздно, и такой режим ее вполне устраивал. С чем же она никак не могла смириться, так это с будившим ее по утрам спаниелем гостей!

Несчастный пес по очереди обходил всех обитателей квартиры, подыскивая того, кто согласиться пойти с ним на утреннюю прогулку. При этом он клал свою морду на кровать каждого спящего, умоляюще смотрел на него и жалобно повизгивал. Это почти не производило впечатления на крепко спавших гостей, которые только отмахивались от несчастного животного, но безотказно действовало на Юлию Александровну. Она не могла смотреть в эти полные вселенской печали глаза собаки!

Два утра подряд Баратова выгуливала пса, а потом вычитывала за это его хозяевам. Те покорно кивали, обещали исправиться, но на третье утро все повторилось опять.

И вот тогда Юлия Александровна вспомнила о квартире покойной тетки сына.

– Митя, я уже не в том возрасте, когда можно засыпать в три, а вставать в пять, – сказала она ему.

– Мама, ты уже в том возрасте, когда такой режим скоро станет совершенно естественным, –  попытался обратить все в шутку сын.

Но Баратова лишь строго посмотрела на него и этим же вечером переехала на уже знакомую ей квартиру, втайне надеялась на повторение тех приключений, которые она пережила здесь пол года назад. И вот уже в первый же день пребывания здесь ее ожидания стали осуществляться!..

Размышления Баратовой о непредсказуемости судьбы, снова приведшей ее в эту квартиру, были прерваны настойчивым звонком в двери, а потом в нее просто забарабанили кулаком. Когда Баратова вышла в коридор, она услышала за дверьми недовольное бормотание своей соседки – Петровны.

– Что же это за дом такой! Ни одной живой души, – в сердцах причитала старушка, продолжая барабанить в двери.

Юлия Александровна открыла их, и в коридор буквально ввалилась Петровна. Она еле стояла на ногах.

– Какое счастье, что ты здесь, Александровна! – сказала она, пьяно улыбаясь. – А я все стучу и стучу! Хоть одна родная душа! Тебя мне сам бог послал!

Баратова даже расчувствовалась. Она подумала, что старушка соскучилась по ней.

– Думала, сегодня ночью умру, –  продолжала Петровна. – Сеня вот уже два месяца как уехал к своим дальним и близким родственникам в Германию. Твоя квартира пустует, а в Петиной поселился новый сосед. Так-то он ничего, но какой-то странный. Тихий, вежливый, какой-то малость пришибленный. В разговоры с жильцами дома не вступает, держится особняком. При встрече только кивнет молча и сразу шмыг к себе. Я пробовала с ним наладить контакт, предлагала помочь, а он только улыбнулся в ответ, да не просто так, а с подтекстом, как будто бы я ему чем-то сильно насолила, и он не знает, как от меня избавиться! И вот всегда он такой! Ни тебе ругнуть, когда я пьяная, ни выпить со мной, ни поднести, ни накричать! А все так интеллигентно, с подковыркой! Терпеть этого не могу! Я таких культурных уже видела. Приходили к нам в дом, книжки разные про бога приносили, к себе звали. И этот, не иначе, тоже сектант! Люди к нему странные ходят. Тоже тихие, и говорят все шепотом. За водкой к нему и не сунешься! А тут я узнала, что ты вернулась и решила по старой памяти зайти на огонек. Может, хоть у тебя немного найдется? Совсем чуть-чуть, – с надеждой посмотрела она на Баратову.

– Так ты, Петровна, и так уже чуть-чуть готова и, судя по всему, еще со вчерашнего дня, – улыбнулась та.

– А, может, у меня повод есть, – сварливо ответила старушка. – И очень серьезный. Вот ты не знаешь, а вчера умер мой благодетель и начальник – главный режиссер нашего театра – Александр Максимович Вальдомский, – утерла она выступившую на глаза слезу.

– А ты разве знала покойного? – удивилась Баратова.

– Как никто другой, – убежденно ответила Петровна. – Мы с ним уже целый год вместе, можно сказать, рука об руку делали наше искусство. Он на сцене, а я – вокруг нее. Создавала, так сказать, творческий настрой. А все он – мой благодетель. Встретил меня прошлым летом около театра, когда я пустые бутылки возле их кафе собирала, и спросил: «Не надоело тебе, бабушка, по улицам побираться? Мне как раз уборщица в театр нужна. Ты, я вижу, старушка аккуратная, думаю, с этой работой справишься». – А я в тот вечер и в самом деле была хоть куда! Сарафанчик мой лучший выходной, с одна тысяча девятьсот сорок восьмого года, в синий горошек надела, волосики аккуратно зачесала. Ну не старушка – картинка! «А что, говорю, если платить хорошо будешь, пожалуй, пойду»! А он отвечает: «Не обижу, а по праздникам даже премию выписывать буду. А еще, говорит, пока у нас работаешь, можешь ходить совершенно бесплатно на все наши представления».

– И ты согласилась? – улыбнулась Баратова.

– А почему нет? Место хорошее, рядом с домом. Народ культурный, обходительный, разговоры все интересные, только мусору много. Артисты народ неаккуратный. Заодно и насмотрелась я их спектаклей! Некоторые, особенно жалостливые, про любовь, по два-три раза смотрела. И вот ушел он, голубчик мой, благодетель, одну меня оставил! Как же я теперь без него буду, – снова всплакнула старушка.

– Ладно, Петровна, налью я тебе, – сжалилась Баратова, – не то своим видом ты испортишь всю завтрашнюю панихиду в театре.

– Ни-ни, – энергично помотала головой старушка. – Я свою меру знаю и себя соблюсти умею. Какое все-таки счастье, что ты приехала, – не удержавшись, прильнула она к плечу Баратовой. – Такая тоска иногда по вечерам, просто выть хочется! Выйдешь во двор, поговоришь с моей заклятой подругой с первого этажа, перемоешь косточки всем соседям и снова домой, в четыре стены! Как тут не запьешь? А еще последнее время я стала знаки разные видеть, – склонившись к Баратовой, шепотом добавила старушка. – То какие-то кресты на стене подъезда, то странные свечения ночью во дворе! Испортили наш двор эти сектанты! Совсем испортили, – горестно вздохнула она.

Но после того, как Юлия Александровна вынесла ей пол стакана  горячительного  напитка старушка сразу приободрилась.

– Вот теперь совсем другое дело! Ну, сектанты, теперь держитесь! Вдвоем мы вам покажем, – неожиданно погрозила она кулаком в сторону двери нового соседа.

Из чего Баратова поняла, что его интеллигентное обращение уже вконец измотало нервы Петровны.