Жан Миндубаев. Из цикла «Мое Верхнеуслонье». Тропа к слову

Слышал, что газета «Волжская новь» собирается отмечать свой юбилей. И мне никак нельзя обойти это событие.
Ибо и попрошу внимания! Именно этому изданию суждено было побудить меня нащупать такую длинную - сначала тропинку, а затем и завидную дорогу к журналистике, к литературе и вообще к словотворчеству.
Дело было так. Я заканчивал учебу в десятилетке в Свияжске (он тогда входил в состав Верхнеуслонского района). И вот в марте 1953 года случилось нечто, подобно громовому раскату буквально ввергнувшему в шок все население СССР.
Умер товарищ Сталин!
Нас выстроили в актовом зале. Директор взошел на сцену, встал за трибуну.
- Не стало вождя нашей страны. Умер товарищ Сталин. И заплакал. Заплакали учителя. Заплакали ученики. Заплакали технички, робко стоящие у дверей.
А мое мальчишечье сердце выдало вдруг такие строчки:
Сталин жив!
Был день, как день, светило солнце,
Бежала в школу детвора.
Но день не тот, что будет завтра,
И не такой, как был вчера я
Сегодня люди все узнали
И охватила все сердца
Печаль. В Кремле скончался Сталин.
Не стало друга и отца.
Скончался. Скорбь людей безмерна.
Ведь умереть, значит, не быть.
Но знаем мы - это неверно!
Он жил, он жив, он будет жить!
И это было чуть ли не на второй день напечатано в районной газете «Приволжский колхозник»! И я стал самым знаменитым человеком в тихом селе Свияжск.
Ну, раз уж речь пошла о неизвестно откуда взявшейся страсти рифмовать, то тут не обойтись и без нижеследующих шестнадцати строк, также опубликованных в это газете. Названы они были многозначительно: «В первый раз», и посвящены очень важному политическому собранию выборам в Верховный Совет СССР.
Итак:
И вот в руке держу его -
Свой первый бюллетень…
И в этот ясный, мирный день
Желаю одного -
Чтоб жили люди много лет,
Не зная горести и бед,
Чтобы войны кровавый след
Не повторялся, нет!
Чтоб наша жизнь была светла,
Чтобы из года в год
Родная Партия вела
К победам наш народ.
Один из многих в этот час,
В весенний мирный день,
Я опускаю в первый раз
Свой первый бюллетень.
Вот так докладывал своим землякам-верхнеуслонцам о своих сверхпатриотических чувствах уже студент Казанского госуниверситета Жан Миндубаев! И желал-то он в этот мартовский день только одного, чтобы жилось всем мирно и счастливо.
«Если б молодость знала! Если б старость могла!», - вздохнул как-то один из российских поэтов. Но юный студент этой потрясающей мудрости в то время еще не ведал. А вот гонорар из районной газеты «Приволжский колхозник» я таки получил. Целых 10 рублей - двадцатая часть стипендии. И это был первый (но далеко не последний) мой литературный заработок.
Слышу голоса: «Может, это и потянуло в писанину? Гонорар?».
Да нет, господа хорошие. Не это. Скорее всего, потянула небольшая книжечка со стихами, которую отец дал мне в руки (в пятилетнем возрасте я уже хорошо читал). И в книжке этой были стихи про то, какие после дождя оживился ручей, по которому пустил свой кораблик мальчуган:
«И кораблик мой бежит,
И ныряет и кружит…».
Вот и побежал. Вернусь к мысли о существенном и несущественном в разные годы жизненного бытия. Помню, какими драгоценностями представлялись извлеченные из разобранной завалинки кусочки разноцветных стеклышек. Как отмывали и оттирали их от грязи; как запрятывали в тайнички - не приведи господь кто-то украдет. Трагедия!
Так и воспоминания. Одни становятся все дороже и трогательнее с течением лет. Другие, казалось бы судьбоносно важные в свое время, ныне не вызывают ничего, кроме недоуменной гримасы.
Как трясло перед экзаменами - без стипендии останешься! А ныне кажется пустяком. А дорога в деревню - до сих пор в груди. Помню черную ноябрьскую ночь. До Ташевки добрался на предпоследнем идущим из Казани катере. Смеркалось, когда на пристани вылезли четверо - я и три крестьянки из деревни Ново-Татарская, это на полпути в Маматкозино. Бабы шли впереди, я тянулся следом. Темно, поле, грязь. Но не жутко.
А вот когда одному пришлось идти через лес, что-то внутри сжалось, съежилось. Тихо старался ступать, по грязи не чавкать. В каждом кустике мнилась угроза.
Вдохнул когда выбрался. И зашагал луговиной быстрее. Но вдруг, что-то возле проселка зашевелилось, заворочалось! Ознобом охватило. Когда нечто большое, черное стало подниматься на ноги страх накрыл с головой. Оказалось две лошади ночевали на лугу. И встревоженные мной встрепенулись и готовились пуститься наутек.
Электричества тогда в деревнях вообще не было. Не поставляло советское государство электроэнергию селу, тратило его лишь на промышленное производство. И в кромешной тьме, ведомый каким-то звериным чутьем, дополз я до своего деревенского логова, до родимой бревенчатой избы.
Однажды шли на зимние каникулы в деревню с Сашей Ивановым. Красавец Саша был слеп от рождения. В университет он попал по квоте для инвалидов (были тогда такие). И тащились мы с ним по заснеженным проселкам от Казани до Маматкозина целых 30 километров. Страшно проголодались, замерзли, стучались в окна всех домов всех деревень. И никто нам не открыл дверей - лишь живущая в ветхой избушке старушка впустила. И достала из печи чугунок с тушеной картошкой, и наложила нам в алюминевую плошку еды.
Слепой Сашка ел жадно, а я не смог даже поднять ложку - такой грязной, годами немытой была та плошка.
Бабка, видимо, вылизывала ее посередине после еды, а по краям… Ой-ой!